Когда уходит большой писатель и заслуженный человек, принято вспоминать все его заслуги перед культурой, награды, почетные звания и запомнившиеся слова.

Выберем последнее.

О писателе Данииле Гранине пусть говорят литераторы. 

О градозащитнике Данииле Гранине лучше прочих, наверное, скажут наши петербургские коллеги. Человек, который совсем недавно, на 97-м году жизни, отправлял руководителю администрации Президента и губернатору Санкт-Петербурга письма в защиту Блокадной подстанции, человек, который протестовал против «Охта-центра»,   требовал моратория на новостройки в исторических центрах Петербурга и других российских городов - это градозащитник, без тени сомнения. И в том, что Блокадная подстанция в Петербурге не превратилась в «апарт-отель», а Охта – в «Охта-Центр» - его вклад, его заслуга.

Можно вспомнить, конечно, и другие эпизоды. 

Но есть одна вещь, которую вспомнить не только можно, но и необходимо. Это роман Даниила Гранина «Картина», опубликованный в «Новом мире» в 1980 году. 

Как пишут в советских аннотациях, «главный герой романа, председатель горисполкома Лосев, попадает в трудную ситуацию, связанную со сложным комплексом современных общественных проблем» - но это, конечно, полная ерунда.

«Картина» - увы, менее известная, чем хрестоматийные «Иду на грозу», «Блокадная книга» или «Зубр» - была одной из немногих книг советской эпохи, которые ставили перед русским общественным сознанием коренной вопрос отечественного ХХ века: о разломе жизни, разрыве традиции – и заплаченной за это цене.  

Картина, вокруг которой вращается сюжет романа, для его героев становится окном в исчезнувший и разрушенный мир их родного городка Лыкова, мир, который кажется им то миражом, то потерянным раем.

В «Картине» кое-что сказано о разрушении памятников культуры, но книга эта – о разрушении культуры как таковой. И, естественно, о последствиях, которые мы до сих пор ощущаем.

Вспомним пару страниц.

Вот, например, сцена, где бывшие лыковцы, давно осевшие в столице, обсуждают с «председателем горисполкома Лосевым» дела «малой родины»:

«Прошлое выглядело у них милым, интересным, даже грязно-белые козы  на улицах и двухэтажные дома "бывших" горожан, которых,  оказывается,  тоже раскулачивали и выселяли, и чайные, и пожарная каланча - все умиляло их  и погружало в приятную грусть.

А то, что новый универмаг с таким трудом достроили на месте разрушенной в войну петровской башни, что провели канализацию, - это их не занимало.

- Башня придавала по крайней мере облик, - говорил  Фомин, -  а универмаги - они всюду. Ты, Степаныч, не фырчи, ты хоть и мэр, а не в состоянии создать физиономию городу. Ты своим стандартом только уничтожать можешь. Да я тебя не виню. Известно, тебе не разрешают. Но ты тоже  пойми, что при стандарте Лыкову не угнаться за новыми городами. Был Лыков на всю Россию один. Цветные открытки выпускали с видами. Теперь он - рядовой райцентр. Таких сотни. Теперь ты открытки выпустить не  можешь, на этих открытках изображать-то нечего. Вот если б ты гостиный двор восстановил... Да знаю, знаю, что не мог. Хотя Поливанов жалуется на тебя, считает, что ты не добился. Но представляешь, если бы...

- И представлять не хочу, - сказал Лосев, - разве  нам  разместиться в гостином дворе! Поливанову легко жаловаться, ему что, ему любоваться, а людям жить надо. Куда мне их из домов угрозы расселять?

- Нет, Поливанов прав, конный завод зачем снесли? - сказал  Седов. - Какие там фигуры стояли! Наказать надо за  них  Рычкова,  хоть  он  сейчас замминистра. Да так, чтобы через газету. Согласись, Сергей  Степаныч,  нас воспитывали в отрицании прошлого. Все старое плохо,  все  новое  хорошо. Теперь спохватились - охраняем памятники...»

А вот другая сцена, где сходятся в поединке две правды:

«- Давай, давай, не робей, - сказал Поливанов.

- Церковь Владимирская, самый драгоценный памятник в округе. Так? - Лосев отпил глоток чая. - Четырнадцатый век и всякое такое. Помните, как ее в клуб превратили, потом начисто перестроили, обкорнали. Сперва послали ходатайство в Москву, Калинину, чтобы, значит, закрыть церковь, потом, не дожидаясь разрешения, устроили антирелигиозный костер на площади. В каком это году было? Я, извините, тут никак, поскольку до моего рождения. А что там жгли? Иконостас со всеми иконами, деревянные врата, все резное, редкой работы, иконы, говорят, были большой художественной  ценности... В огонь бросали также древние божественные книги из этого же храма. (…) Говорят, Юрий Емельянович, что вас просили: "Оставьте, не жгите ихнее оборудование. Закройте церковь, но жечь для чего?" (…)

- Не ему меня разоблачать! Меня на фуфу не возьмешь! Маловато для Поливанова. Мои счета оплачены, товарищ Лосев. (…) Я один остался и за всех отвечу. Да, так все и  было.  Слышите вы, правильно он изложил! Вполне  у тебя  добросовестные  осведомители, Лосев. А вот сообщили они тебе, что дальше было? (…) При тебе ведь, или нет, ты отбыл уже, я ходить стал, выпрашивать у старух церковные книги, иконы, бумаги старые. С того костра они тогда кое-чего повытягивали, спасли  от огня. Книги, они плохо горят. Ходил, тридцать лет прошло, ходил по старым пням, кланялся, шапку ломал. Они покрепче тебя припоминали. Они меня как кошку тыкали в дерьмо: такой-растакой - сам жег, а теперь сам же  просишь. Я винился. Дурак, говорю, молодой был, не понимал. Я, комиссар  Поливанов, я перед этими религиозными старухами каялся! Как блудный сын. Одни тешились, другие прощали, иконы  давали,  книги.  Вот видишь, стоят обгорелые. Перед старухами каялся. А перед тобою и не  подумаю. Ты,  душа моя, из костра ничего не вытащил. Ни из одного костра... Какое ты  право имеешь мне счет предъявлять? Ты что думаешь, вот, мол, какие варвары были. Стыдишься за нас? (...) Знаю, осуждаете нас, открещиваетесь. Но, может, для того, моего, времени мы по-другому и не могли?»

Вот так спрашивал Даниил Гранин почти сорок лет тому назад.

И ответа на этот вопрос нет до сих пор.

«Хранители Наследия»

Фото (kremlin.ru): Даниил Гранин на церемонии вручения ему Государственной премии. 3 июня 2017 года